Нарис зберігся на окремому аркуші в родинному архіві. Час написання тексту невідомий. Тут Євген Шевальов постає кінестетиком-життєлюбом, зачудованим романтиком та гумністом. Роки війни та окупації перетворили його на песиміста, проте більшу частину свого життя він прожив у пошуках вищої краси.

Я очень люблю копаться в мелочах жизни окружающей природы.

Ранней весной подымать старые залежавшиеся камни, наблюдая под ними среди свежей пахнущей земли первые слабенькие, бледно-желтые ростки пробивающихся к жизни растений, еще сонно копошащихся насекомых с глянцевитыми, только что оголившимися спинками, прислушиваться по утрам к тишине сада, улавливая отдельные, пока еще слабые звуки – посвисты просыпающихся птиц, следить осенью за дрожащими, то вспыхивающими на солнце, то потухающими серебряными нитями одиноких, носящихся в воздухе паутинок, наблюдать за утренним раскрытием цветов, вдыхать благоухание слабо пахнущих трав.

Молча, сосредоточенно ступая и наблюдая все  это, кажется, как-будто улавливаешь какую-то невидимую тайную гармонию – музыку Вселенной, ее скрытый для непосвященных ритм, как-будто начинаешь слышать «трав прозябанье».

В эти моменты обычно острее испытываешь чувство жизни.

И невольно думаешь: свята только жизнь во всех ее видах и больше всего – человеческие переживания, человеческая мысль, если они только искренни.

Признание святости жизни – это основа, первоисток морали. Отсюда вытекают, отсюда начинаются все моральные ценности, более сложные, конкретные и абстрактные, земные и совершенные, вневременные. Только на основе уважения к любви и жалости к жизни можно строить свои отношения к Божеству.