Філософський нарис Євгена Шевальова «Право мечты» є своєрідною апологією ідеалізму – ідей, фантазій, образів та намірів, – перед лицем матеріалізму, який в його час претендував на тотальність. Подібні думки Шевальов розвивав і в трактаті «О ненужном», а також в циклі «Мимолетные мысли», який є найбільш повним зібранням його світоглядних позицій.
Текст «Права мечты» не претендує на цілісність, аргументованість, науковість або публіцистичність. Це – нарис, огляд, калейдоскоп думок та вражень. Як вказував сам Шевальов, наука та логіка не є вичерпними способами пізнання світу, тоді як насолода різними гранями існування є важливою складовою осмисленого буття.
Таким же «нецілісним» структурно (але цілісним за настроєм) є власне машинопис, що зберігся у вигляді фрагментів віддрукованих аркушів, наклеєних на листи зошита.
Твір містить посилання на роботу Рудольфа Хармса «Философія фільму», видану у Німеччині в 1926 році. Водночас, один з фрагментів наклеєно на інший документ, в якому містяться ряди понять, серед яких «настроению, желанию, фронту». Таким чином, «Право мечты» могло писатися Шевальовим упродовж 1930-х років, і доповнюватися в часи окупації. Саме тоді вчений нарешті отримав більше вільного часу і міг дозволити собі систематизувати свій свою «картотеку» цитат, виписок і спостережень, проживаючи у такий спосіб своє до того непрожите життя мрійника, мистецтвознавця і філософа.
Текст відтворено з урахуванням орфографії та стилістики оригіналу. Більше про особливості стилю Євгена Шевальова читайте у передмові до його філософських робіт.
ФРАГМЕНТ 1.
Что такое все грезы народов веков и времен на земле?
Что такое все это, как не проявление одного великого действия?
Что такое все это, как не символ неисчислимых путей,
По которым душа возвращается к Раю
Карпентер
Жизнь – раба мечты. В истории истинно реальны только мечты. Они живучи. Их ни кислотой, ни огнем не размыть. Они распространяются, плодятся, «овладевает воздухом», вползают из головы в голову. Перед этим цепким существованием как рассыпчаты каменные стены, железные башни, хорошее вооружение. Против мечты нет ни щита, ни копья.
Розанов
О правах реальности никто не говорит, так как она не нуждается в отстаивании ее прав.
Она всегда непосредственно предстоит нам как факт, реже – как желаемое, чаще просто как приемлемое; во многих случаях, как нечто навязываемое нам извне, с чем нужно сладить, совладать, для того, чтобы можно было жить дальше. Она часто нуждается с нашей стороны в логическом обосновании, а еще чаще в эмоциональном принятие ее. Но никто не станет говорить о ее правах, ибо эти права сами собой разумеются.
Иное дело область абстрактной мысли, грезы, мечты.
Она, эта мечта, нам тоже дана не вещественно, а психически. Она по сравнению с реальностью является для нас значительно чаще желаемой, в ней значительно больше приемлемого, ибо она ведь в подавляющем большинстве случаев и является отображением наших желаний, хотя и может быть лишь логическим выводом из определенных положений, которые, хочешь-не хочешь, а должен принять.
Исключение представляют также патологические явления навязчивых мыслей, навязчивых желаний и стремлений, но то уже будет не мечта в собственном смысле этого слова. Поскольку сфера мечты для нас часто необязательна, поскольку ее во многих случаях, казалось, может и не быть, и без нее как будто можно и обойтись, и, наконец, что самое главное, поскольку всегда для того, чтобы жить, должна быть соблюдена известная пропорциональность, известное равновесие между реальным и воображаемым миром, миром, действительности и миром мечты, она нуждается в оправдании, в установлении ее прав и границ.
Говоря о правах мечты, мы, конечно, не имеем в виду той чисто книжной, оторванной от реальности, от жизненного опыта мечты, которая, к сожалению, до сих пор продолжает быть весьма типичной для очень и очень многих из так называемых идейных, интеллигентных людей, лишенных настоящего вкуса к реальности и чутья к ней.
Говоря о правах мечты, мы имеем в виду лишь насыщенную, полнокровную мечту, не сектантски одностороннюю, а многогранную мечту как жизненный двигатель, как могучее орудие воздействия – на этот раз уже не периферии на центр, что характерно для «ползучего» реализма, а центра на периферию, мира идей на мир вещей. Таковой может быть лишь мечта, построенная в определенном соответствии с реальностью, с равнением на нее.
«Мир мечты» обычно определяют либо как трагически переживаемую антитезу к реальному (трагедия Фауста), либо, в лучшем случае как исполнение к этому реальному, утилитарное оправдание его. Однако такой утилитарный (эвристический) подход не является по существу оправданием признанием объективной законности этого раздела нашего познания.
Все душевные явления строятся, адекватно действительности, наполняется и регулируется ею. В этом смысле они не свободны. Может ли, однако, мир души, стихия души, в той или иной мере превысить эту действительность, начать главенствовать над нею?
В повседневной жизни принято весь акцент ставить на реальном. При этом недооценивается значение мечты как нереального. Это может быть либо нереальным на сегодняшний день, либо вообще нереальным. Если мы согласны делать исключение для нереального на сегодняшний день, (сколько великих идей, признанных в свое время фантастическими, в дальнейшем получили свою реализацию), то в остальном мы относимся отрицательно к мечте.
Относительно целого ряда лиц было трудно было решить, к какой категории людей их отнести. В смысле, кто такой Циолковский? Мечтатель, фантазер или реалист?
С точки зрения широкого понимания, «отрыв» от реальности играет во всей нашей жизни значительно большую роль, нежели реальность сама по себе, отдельно взятая.
В этом смысле жизнь действительно больше мечта, чем реальность.
Но и при более узком понимании сфера «мечты» все же занимает значительно большее место в нашем существовании, нежели это принято думать.
Мы считаем, что «сфера мечты» является не случайной прибавкой в жизни, элементом, без которого смело можно было бы обойтись, но что она входит в той или иной мере в качестве обязательного ингредиента в психическую жизнь каждого человека и что без нее жить нельзя.
«Нам знакомо – говорит Достоевский – одно лишь насущное, видимо-текущее, да и то по оглядке, а концы и начала это все еще пока для человека фантастическое».
В большом и чрезвычайно важным разделе психических проявлений – в области искусства, художественного творчества, права её наибольшие, большие, нежели в каких либо других разделах человеческого духа.
В юношеском возрасте права ее тоже очень велики.
Вообще, юность в нормальных условиях ее развития должна прожить «период Шиллера» или что-то вроде него. Касаясь этого физиологически естественного периода юношеской романтики, Герцен справедливо отмечает: «что юность еще не имела, то уже навсегда утрачено ею.
Конечно, искусство представляет собой сферу мечты в значительно большей мере, чем наука и повседневная жизнь. Искусство значительно меньше связано с требованием «равнения на реальность», чем наука и жизнь; в нем даже в наиболее реалистических его формах все же нет той строгости, как в науке.
Это не означает, конечно, обратного, что в науке нет полета и мало его.
Наука тоже движется, прежде всего мечтою, однако мечта эта должна строится всегда в строгом соответствии с фактами.
«Мы зреем только проблемами – говорит Мух – а не фактами. Не научные факты приводят к действиям, а научные проблемы. Кто не видит проблем, тот скоро не будет видеть и фактов. К науке ведет стук в дверь, а не рассматривание каждой детали двери через подзорную трубу».
И в повседневной жизни элементы мечты представляются не случайными, а являют собой нечто, присущее в той или иной мере каждому человеку. Однако, на крайних полюсах своего выражения искусство и особенно повседневная жизнь, все же резко противостоят друг другу.
ФРАГМЕНТ 2.
Мы живем в той же мере (если не больше) в сфере представлений, в какой и в сфере непосредственных впечатлений, так что утрата этих непосредственных впечатлений часто не устраняет связанных с ними раньше представлений, равноценной жизненности этих, уже оторвавшихся от непосредственной реальности абстракций. Это одно из физиологических обоснований «прав мечты».
Интересно, что это не временный обман (мираж, иллюзия), а часто длительное состояние осознания. Это лишний раз доказывает, что наши представления не всегда адекватны окружающей реальности.
Явление «фантома» – это одно из ярких свидетельств «права мечты». Это доказательство того, что иногда наше представление, то есть нечто нематериальное, может быть выше, реалистичнее, жизненные самой материальности, психическое отображение предмета выше, правдивее самого предмета. Пусть показывают после этого примат честности в построении нашего реалистического восприятия мира.
Таким образом, эффективные переживания для нас часто бывают дороже реальности – это тоже «право мечты».
Конечно, специалисты психоневрологи скажут, что здесь проявляются истерические механизмы, что истерическим состояниям как определенной форме психической неполноценности свойственны явления компенсации, даже сверхкомпенсации, реализации вовне своих желаний. Но не являются ли эти механизмы универсальным, свойственным всем нам, здоровым людям, и лишь ярче выступающие при особых состояниях, в которых должны быть отнесены и проявления истерического характера?
ФРАГМЕНТ 3
Говоря о правах мечты, мы имеем в виду как романтику, так и чистую фантастику.
Между фантастикой и романтикой имеется коренное различие.
Если фантастика – это максимальный отлет от реальности, то романтика занимает в этом отношении как бы среднее между ними место.
Романтика это отлет от реальности в форме преображения её, однако в противоположность фантастике, без существенного нарушения основных линий, контуров этой реальности.
Романтически преобразованный мир – это мир, в котором можно жить и в котором фактически в большей или меньшей мере все мы и живем, тогда как мир фантастики, если бы он стал нормой повседневного нашего поведения, ставил бы нас на каждом шагу в грубое противоречие с реальностью, порождая то трагические, то комические ситуации (пример – Дон Кихот).
Романтике удовлетворяет многое в повседневном нашем поведении, фантастике – только отдельные моменты, чаще всего она является лишь отдаленным идеалом.
Этим, может быть, объясняется тот, на первый взгляд, парадоксальный факт, что, как говорит Джеймс, «вообще все высшие проявления нашей умственной и нравственной жизни покоится на том факте, что ощущения настоящего мига часто имеют на наши поступки более слабое влияние, чем воспоминания об отдаленных событиях».
Отсюда вытекает принципиально очень важное следствие – это то, что во многих случаях мечта (представление или отвлеченная идея) является в жизни более значительной, более важной и нужной, более эмоционально насыщенной, нежели непосредственная реальность. Отсюда можно сделать заключение, что в основе всякого рода миросозерцания, в том числе и сугубо материалистического, лежит идеалистическое мировосприятие.
ФРАГМЕНТ 4.
Все религиозные системы лишь разные формы провозглашения «примата мечты».
В светской философии начало этому было положено Платоном. По Платону все абстрактное, выше конкретного. Эта идея была проложена во всех последующих идеалистических системах философии.
ФРАГМЕНТ 5.
Символика нашей речи, отдельных образов, всего нашего поведения, так резко сказывающаяся в повседневном быту, а также в некоторых видах нашей деятельности, например, в искусстве и, особенно, в религии, представляет собой основное, присущее всем, стремление выйти за пределы одних лишь конкретных впечатлений и связанных с ними представлений. В символике сказывается наша неудовлетворенность одним лишь конкретным.
В самом деле, как удручающе ограничен прямой непосредственный смысл вещей и какой широкий простор, выход в иную, более обширную область, открывается при непрямом, символическом использовании и предметов, и явлений окружающего нас мира!
В условии символизации чаще всего конкретное служит символом абстрактного. Эта символика является одним из доказательств нашего извечного стремления уйти от непосредственно реального в более широкую сферу «мира мечты», заменять «звуками небес» «скучные песни земли».
ФРАГМЕНТ 6.
Говоря о разной степени участия в нашем мировоззрении «мира мечты», необходимо различать несколько вариантов:
1. миросозерцания, в которых совершенно или почти совершенно отсутствует «мир мечты»;
2. где он строго отграничен от реальности;
3. перемешан с реальностью, будучи все же отделен от нея;
4. неразрывно слит, спаян с реальностью;
5. миросозерцания, в которых «мир мечты» превосходит реальность.
ФРАГМЕНТ 7.
Грубо схематически можно различать по структуре три вида мировоззрений:
1. Реалистическое, трезвенное, обусловленное жизненными запросами, построенное только на осуществленном, реальном. Таково преобладающее большинство сугубо практических мировоззрений;
2. Миросозерцание «обрезанных» крыльев. «Компромиссное, создающееся путем многократных на протяжении жизни самоограничений в силу необходимости равнения на реальность.
3. Миросозерцание дерзаний, переплескивающееся через реальность, а иногда почти целиком замещающее ее сферой желаемого, ожидаемого, любимого.
Сообразно этим трем категориям распределяются соответствующим образом в восходящем порядке и «права мечты»: больше всего выраженные в последней категории, и меньше всего в первой.
ФРАГМЕНТ 8.
Мы, реалисты, трезвенники, слишком переоценили удельный вес трезвенности. Человек в своей повседневной жизни далеко не в такой мере живет реальными, трезвыми интересами, как это на первых порах кажется.
Принято, правда, считать, что уход от реальности является проявлением слабости перед жизнью. «там, где обманывает жизнь – говорит Маяковский, – на помощь приходят сон, мечты, фантазия. И там, где перед жизненными трудностями человек останавливается, колеблется или отступает, легко может уйти в мир грез, удовлетвориться созданным им воображением, замкнуться в этом внутреннем мире, дающим ему свои радости».
Но эта компенсаторная деятельность фантазии плодотворна только тогда, когда она в любой момент может в точной конкретной форме направить свое течение к реальному. Она несет с собой опасность совсем оторваться от установки на реальность и может погубить индивидуума, отвлекая его от его истинного назначения.
Наблюдения показывают, что преобладающее большинство психических нарушений встречающихся среди душевнобольных, построены по типу либо простого ухода от реальности, либо по типу утраты больным способности отличить реальное от нереального, действительное от воображаемого.
Однако наряду с такой формой, являющейся проявлением слабости, уход в область фантазии грез является одним из основных запросов человеческого духа. «Иметь здравый смысл – остроумно, замечает Бергсон – очень утомительно».
Отсюда, естественно, у каждого человека возникает время от времени стремление уйти хотя бы на короткий срок от того здравого смысла в область бессмысленного, в сферу смешных нелепостей, производящих сильное впечатление своей неожиданной противоречивостью всему осмысленному и разумному. Практически это обычно сказывается в столь привычных всем шутках, каламбурах, остротах, в анекдотах, смешных нелепостях костюма (например, при маскарадных переодеваниях), а также в целом ряде специальных видов искусства (например, в карикатурах, шаржах) и в специальных формах общественных зрелищ, в клоунаде, в буффонаде, в куплетах, в частушках, в фарсе, водевиле и прочем.
Все эти проявления человеческого творчества отличаются той особенностью, что при них как бы разрушаются столь привычные нам железные законы логики, цензура логического мышления, и поэтому становится возможным и существенным многое из того, что относится к категории нелогичного, нелепого.
Реальность и иррациональность – говорит Клапаред – слишком тяжело давят на человека, требуя от него постоянного напряжения. И индивидуум уважает реальность как своего господина, над которым нельзя безнаказанно насмехаться, но от деспотического могущества которого он стремится ускользнуть каждый раз, как только это представляется возможным».
Вот почему преодоление реальности всегда было заветной мечтой человечества одной из самых пламенных надежд, являясь краеугольным камнем всех религий (воскресение Осириса, «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ»).
Нельзя не признать, что значительная и при этом очень важная часть жизни посвящена нереальному, мечте.
В работе Рудольфа Хармса «Философия фильма» указывает на то, что в экономическом отношении фильм является могучим орудием национального хозяйства. Он представляет собой в Америке четвертую, в Германии – третью по величине отрасль промышленности. «Это феноменально – говорит далее автор, ссылаясь на мнение Альтенло – с точки зрения экономики и поразительно со всех других точек зрения.
Третья часть жизненной силы расходуются на то, чтобы превращать жизнь в игру и тем самым помочь зрителю уйти от жизни». Если же к этому прибавить все затраты на искусство, литературу, музыку, живопись, то несомненно, что не менее половины нашего бытия построено на нереальном, на вымысле, мечте.
Можно правда, сказать, что хотя это и вымысел, но все же очень близкий к реальности. Кроме того, все это тоже относится к категории нужного, правда, прагматически значительно менее нужного, нежели все то, с чем мы имеем дело в нашей повседневной и профессиональной работе, так как чтение книг по беллетристике, посещение картинной галереи, театра, концертов, кино, хотя и рекомендуется каждому культурному человеку, однако, является для него все же не обязательным. Без всего этого в жизни легко можно обойтись без заметного ущерба для своих жизненных установок. Однако, помимо этого, человеческая жизнь на каждом шагу полна многочисленными и весьма разнообразными проявлениями ухода от реальности, что говорит не только о значении в жизни нереального, но и об его равноценности с реальным.
Мы знаем целый ряд форм такого ухода от реальности и в пределах их. Целый ряд градаций, начиная от форм, весьма близких к непосредственным, реальным переживаниям и лишь слегка отделившимся от них, и кончая крайними степенями фантастических построений, некоторыми формами исключительных, как бы сверхчувственных переживаний.
ФРАГМЕНТ 9.
От реальности можно или убежать, закрыть глаза на нее, или индивидуально ладить с нею, укомплектоваться, или, наконец, приняв ее целиком, без остатка, преодолеть ее в каком то высшем синтезе.
ФРАГМЕНТ 10.
Мы также должны писать Библии – говорит Эмерсон. – также должны стараться спаять небеса с земным миром.
ФРАГМЕНТ 11.
Пьянство – говорит Толстой – жизни необходимо. Ежели не пьянства наслаждения, то пьянство труда.