Розділ складається з 9 тематичних блоків і є найменшим у циклі «Мимолетные мысли». Зміст відповідних фрагментів можна охарактеризувати наступним чином:

І.          Хід історії та розвиток філософії;

ІІ.         Нестійкість історії;

III.        Про марність «бурчання на історію»;

IV.        Про історичний канібалізм;

V.         Творення та руйнування в історії;

VI.        Про невідтворюваність минулого;

VII.       Інтуітивний підхід до історії;

VIII.      Історичність світу, аісторичність людської психіки;

IX.        Історія пізнається на відстані.

Текст відтворено у відповідності з авторською лексикою та орфографією. Неідентифіковані або втрачені фрагменти позначені трикрапкою, реконструйовані – виділені квадратними дужками. Авторські виділення та посилання збережені. Більше про технічні та стилістичні особливості читайте у передмові до філософських статей Євгена Шевальова.

 

I.

Мировая история часто бывает построена по типу парадоксальной реакции: большие исторические события ведут за собой афилософское бездумие, в периоды же бедной событиями жизни расцветает философская мысль.

Психическая энергия, расточавшаяся на внешнее, истощается для индивидуального творчества.

IІ.

Мировая история находится в состоянии исключительной неустойчивости и неопределенности.

Хотелось бы опереться на какую то прочную, устоявшуюся жизнь, а не на вечное попури из взаимопротивоположных элементов (отрывков) с одной стороны, исключительно трагического, а с другой – опереточного (больше всего, конечно, трагического).

III.

Из всех форм нашего отношения к окружающему особенно непродуктивной и поэтому дешевой является столь распространенное «ворчание на шум истории», как выражение нашего недовольства тем, что исторический процесс в мировом масштабе протекает не так, как нам бы этого хотелось и создает не те формы, которые мы считаем самыми разумными и справедливыми.

Такое отношение допустимо и естественно лишь в самом начале, как первый этап на пути осознания нами окружающего и нашей переработки всех получаемых впечатлений. Дальше начинается уже следующий и более ответственный этап – процесс выработки на основании имеющихся реальных данных нашего суждения о дальнейших судьбах человечества.

IV.

«Исторический каннибиализм»  – по меткому выражению, кажется, Герцена, – это такое явление, когда в представлении людей историческое «сегодня» сполна, целиком поглощает, буквально пожирает, всю предшествующую историю человечества, являясь ее заключительным словом, конечным достижением, кульминационной точкой.

При таком понимании все ранее бывшие исторические периоды имеют лишь подсобное значение как низшие, недовершенные формы человеческих возможностей, являются лишь «вайями, устилающими путь господа».

Дальше, за сегодняшним днем, остаются уже детали, мелочи повседневного устроения, более организационного, нежели принципиального характера.

V.

Исторический процесс на всем своем пути слагается из двух компонентов – из компонента созидания и компонента разрушения. В иные периоды превалирует первый, в другие – второй. Очень часто они протекают рядом. При наличии такой тенденции обыватель (средний человек, как основной деятель истории) является то объектом, то субъектом этого исторического процесса. В первом случае, он творит волю направляющего его коллектива или отдельных лиц, осуществляя их экономические, национальные, религиозные, самоутверждающиеся, честолюбивые, захватнические и прочие тенденции. Во втором случае, он проявляет свое био-социальное «нутро» – универсальные, свойственные каждому индивидууму физиологические тенденции, лишь частично окрашенные в идеологические, главным образом бытовые расцветки.

Этот conleur local, индивидуальный в разные периоды истории, препятствует, однако, распознаванию скрытого в его глубине основного психо-физиологического ядра.

VI.

Подобно тому, как мы до сих пор не можем воспроизвести некогда [обломившихся] и навсегда утраченных рук Венеры Милосской или головы Самофракийской Нике, точно так же по осколкам древних философских систем (отдельным черепкам философии) мы не можем создать полного и исчерпывающего представления о целом этих философских систем.

Другим препятствием для полноты понимания помимо оскольчатого характера древних исторических культур, их философии, религии, искусства и прочего, является крайняя трудность, а иногда и невозможность сопереживания нами древних мироощущений, в виду полного различия всех наших современных установок, впечатлений, усвоенных с ранних лет нашей жизни, всего нашего знания и опыта, от соответствующего мироощущения человека других, отдаленных от нас, исторических эпох.

А между тем, только при наличии, хотя бы неполном, этих сопереживаний, может быть достигнуто какое-то, более или менее углубленное понимание древних культур.

Исторические отрывы!

Как это ни грустно сознавать, но исторический процесс в конечном итоге реализуется в жизни в форме своеобразной мозаики, лишенной в значительной мере духовной преемственности, осуществляясь по пути непрерывных исторических отрывов, нередко обуславливающих полные провалы, разрыв духовных связей между отдельными отрезками истории.

Отсюда непонимание последующим поколением всего образа мыслей, всей психической установки поколений, предшествующих, особенно более древних, отдаленных от них большим промежутков времени, или же свое, уже новое, отличное от своевременного, понимание.

Вот почему мы лишь при помощи ретроспективного вчувствования, ретроспективных сопереживаний, следовательно уже до известной степени искусственного, вторичным путем, пытаемся возстановить это понимание, связать между собой оборванные исторические нити.

Однако, эти сопереживания и эти вчувствования представляют собой часто уже нечто в значительной мере новое, далеко не адекватное прежнему, отошедшему, как не адекватен весь духовных уклад современного человека человеку прошедших дней.

Собственно говоря, прошлого в истинном смысле этого слова нет, а всегда есть лишь пропитывание, пронизывание прошлого настоящим, неизбежное профильтровывание его чрез призму современности.

Лучшим примером этого могут служить некоторые классические формы исторических реминисценций – например, восприятие античной древности, с одной стороны таким, каково оно было в эпоху Возрождения, далее в эпоху ложно-классического направления позднейшего времени в литературе и в искусстве и, наконец, в позднейшие периоды, хотя бы в эпоху более углубленных форм сопереживания античности (например, у Винкельмана).

VII.

В наших суждениях об отдельных исторических эпохах – главнейших этапах мировой истории – и в оценке их, при всей добросовестности подхода к ним и стремлении возможно глубже их понять, всегда отмечается известная схематичность, а отсюда нередко и упрощенство.

Так, античность, например, не есть, как это часто принято думать, нечто сплошное, целостное, как не сплошно и не целостно историческое христианство, как совершенно не целостна, ни едина и наша современная эпоха.

Нельзя упускать из виду, что главнейшая, наиболее положительная и наиболее мощная тенденция, лежащая в основе научного знания  синтезирующая роль нашего логического мышления, упорядочивающая весь охватываемый нами матерьял, имеет и свои отрицательные, теневые стороны в виде неизбежной схематизации, а отсюда нередко и упрощенства, многообразия реальных феноменов, наблюдаемых нами как в нас самих, так и в окружающей жизни.

В этом отношении интуиция, интуитивное мышление, часто совершенно бездоказательное, имеет, однако, то преймущество, что бывает в значительно большей мере лишено этих схематизирующих тенденций, так как монолитно, целостно по своей структуре и поэтому охватывает известную категорию явлений во всей совокупности лежащих в ее основе внутренной сложности и внутренних противоречий.

VIII.

Историчность – основной ведущий закон окружающего нас мира.

«Все вещи – говорит Эмерсон, – пишут свою историю. За планетой, за камнем бежит верная тень. Катящийся валун оставляет свой скелет в геологическом пласте, даже папоротник и лист начертывают свою скромную эпитафию на глине. Вся земля полна заметок и надписей и каждый предмет полон намеков, понятных проницательному уму».

Необходимо различать историю в узком понимании этого слова от историчности как таковой.

Формально известная нам история человека только небольшая, ничтожная часть, малая крупица историчности как мирового процесса.

Историчность, осуществляясь в разных планах, протекает в разных темпах.

В противоположность историчности аисторичностью представляется все стойкое, неизменное в одном каком-либо плане, не подвергающееся заметным изменениям на протяжении длительного времени, то, что не поддается эволюции, что однородно во все времена и при всех условиях.

Аистрическое в одном плане может быть историческим в плане иных, более замедленных темпов.

Таковы, например, основные свойства человеческой психики, основные неизменные формы человеческих отношений, запросов, неизменные на протяжении всей известной нам истории человека (отсюда близость и понятность для нас всех произведений искусства, философии и религии самых отдаленных времен истории человечества).

Эти основные свойства человеческой психики, будучи аисторическими в плане истории человечества, представляются исторически изменяющимися в плане биологическом, например, истории животного мира.

Эта аисторичность человеческой психики, остающейся неизменной на протяжении всей известной нам истории человечества, служит главной основой для пессимистического вывода о том, что «история учит тому, что ничему не учит». Это же служит основанием считать, что лишь в плане биологическом все слабые, уязвимые места нашей психической организации могут быть изменены и даже возможно превзойдены, что и откроет новые перспективы как для индивидуального, так, особенно, для социального роста.

В этом смысле прав Ницше, когда восклицает: «Человек, это то, что должно быть превзойдено».

История земли имеет иную эволюцию, нежели эволюция животного и растительного мира, не только более древнюю, когда этого животного и растительного мира еще не существовало, но и более замедленную в своих исторических изменениях. Исходя из представления о ритмичности всего мирового процесса, можно было бы представить себе мироздание  в виде безпредельного музыкального инструмента, у которого самыми низкими нотами, порождаемыми самыми короткими звуковыми волнами, являются исторические события последних дней.

IX.

Принято считать, что для того, чтобы лучше воспринять картину, полнее охватить ее целиком, следует отойти от нее на несколько шагов и взглянуть на нее на расстоянии.

Как хорошо было бы, если бы это мудрое правило прилагалось бы и в других случаях жизни!

Быть может, правильнее всего понять человека, поступок, идею, произведение, книгу можно только исторически, то есть отойдя от них на известную дистанцию.

Часто человек впервые выступает перед нами во весь свой рост уже после смерти.

Смерть, независимо от нас, как-бы создает это разстояние, устанавливает эту дистанцию, определенную грань между нами и умершим.

Это же отмечается  в истории.

«Если упавшее зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода».

Исторический отрезок должен со временем умяться, закруглить свои острые углы, прочно связаться с предыдущим и последующим, превратиться из полной противоречий суммы отдельных событий в подлинный процесс непрерывной длительности.

Отсюда, естественно, рождается представление о двух категориях ценностей, из которых каждая имеет свою правду, свое самостоятельно значение: ценность данного момента, своевременную, и ценность историческую, последующую. В жизни нередко одна из них упраздняет другую.

В понимании нами социальных явлений, осуществляется, правда, не в столь резкой форме, как  области науки о природе, основная, казалось бы, крайне парадоксальная закономерность нашего познания окружающего: чем более сложно то или иное явление, чем больше оно удалено от нас и, казалось бы, в силу этого менее доступно, тем точнее, совершеннее наше знание о нем.

Так, самая сложная и самая отдаленная от нас астрономия, является и самой математически точной наукой, в то время как самая близкая к нашей повседневной жизни психология – самая неточная в смысле невозможности ее математизировать, установить столь же четко присущие ей закономерности, как в области точных наук.

Точно так же удаленные в прошлое исторические события более четко воспринимаются нами, нежели события сегодняшнего дня, включают в себя более уловимые закономерности, и не только потому, чтобы они представлялись бы более упрощенными и чтобы социальная и социально-политическая жизнь с годами становилась сложнее и многообразнее, что вполне вероятно, а потому, что отдаленность во времени, придавая явлениям характер историчности, делает их все более организованными.

Историчность, это основное организуемое начало.

Правда, события при этом неизбежно сжимаются, часто оставляя одни лишь вехи, но в этом процессе просеивания, рафинирования, заключается и высшее их понимание, невозможный в период самих переживаний всеохват.