Гумористичний вірш Євгена Шевальова про себе самого та колег – Якова Калашника, Якова Когана і Абрама Халецького, Лева Мірельзона, В. Красуського і Клавдію Пулко.

Кожному з них приписуються різні «гріхи». Відповідні характеристики інколи дуже виразні, інколи містять незрозумілі стороннім натяки.

Найбільш повно (і безвинно) Шевальов описує самого себе. В поемі він «душею ніжніший» за дитячу письменницю Лідію Чарську, а у моменти хвилювань його «прошибає сльоза». Важливою є вказівка на те, що своїм покликанням він «по ошибке» вважав мистецтва, а не психіатрію.

Євген Шевальов і Клавдія Пулко (ліворуч)

Кращі друзі і легенди одеського психоаналізу Абрам Халецький (зліва) та Яків Коган (справа). “Психоанализ их недуг, от их речей краснели дамы. Им был неведом путь Господний. Они с усердьем червяка копались в душных преисподних, они назойливей ЧеКа”

 

ПОЭМА О СЕМИ ГРЕШНИКАХ

 

Сигнал неслыханной сирены

Гудит тревожно. Свет померк.

Под самым куполом вселенной

Зажжен из молний фейерверк.

 

Получше шипра, лоригана

Благоуханный дым валит

И глас невидимый велит

Настроить звучные органы.

 

Но что это? Раздался снова

Всепотрясающий раскат, –

То было Божеское слово,

И гром повторен был сто крат.

 

И неземное песнопенье

Встречало огненный поток.

То Бог спускался по ступеням

И пламенел огнем восток.

 

Когда же стал он у порога,

Оборвался гром и гуд,

И Бог сказал спокойно, строго:

«Семь грешников вести на суд».

 

Движеньем свежего озона

Взнеслося облако легко,

Доставив Когана, Пулко,

Красуского и Мирельзона.

 

От страха пред судом заплакав

Явилися без лишних слов

Халецкий и Калашник Яков

И шеф, Евгений Шевалев.

 

Архангел огласил заметки:

«Нам дух Калашника претит,

Последователь Магомета –

Жену держал он взаперти.

 

Ее с друзьями не знакомил.

То первый грех. Но вот второй:

Забыв и Бога и законы,

Гремел он славою дурной.

 

В Калашника вселился дьявол

Да будет трижды проклят он

За то, что жен рожать заставил

Изгнав священный плач и стон.

 

Архангел молвил: «Здесь пред нами

Халецкий с Коганом не вдруг:

Психоанализ их недуг,

От их речей краснели дамы.

 

Им был неведом путь Господний.

Они с усердьем червяка

Копались в душных преисподних,

Они назойливей ЧеКа.

 

Теперь читаем о Красуском:

«Всегда подвижный, как коза,

С лицом задумчивым и узким,

Порочны губы и глаза.

 

Ну вот. Типичнейший астеник,

Шизоид с головы до ног

Таких, как он, – и даже тень их

Мы в рай не пустим на порог».

 

«Грешны и Мирельзона годы.

Был слишком аппетит велик.

Тому есть тысяча улик:

Хотя бы термос, бутерброды…

 

Чревоугодье, как известно,

Относится к мирским страстям, –

Здесь снисхождению нет места

И Мирельзону стыд и срам!»

 

Тут скромно опустивши веки,

Предстала Клавдия Пулко.

«О ангелы! – архангел рек им, –

Взгляните в душу глубоко.

 

Она грешна, как Магдалина.

Тайком грешна (вдвойне порок);

Читать тут долго, список длинный, –

Дел праведных всего пять строк».

 

«Остался Шевалев Евгений.

Плохого и сказать нельзя.

Бывало, прошибет слеза

В момент возвышенных волнений.

 

Стихи писал он очень шибко

И рисовал. Не им чета.

Любовь к искусствам по ошибке

Своим призваньем он считал.

 

Не в том беда: он всю шестерку

Вокруг себя объединил

И заслужил за это порку,

Будь он Евгений иль Данил.

 

За их грехи нужна награда

И совещался Божий двор.

«Из них зверинец сделать надо», –

Такой решен был приговор.

 

Калашнику-гипнотизеру

Удавом на ветвях висеть.

Пред ним, прикованные взором,

Все звери будут цепенеть.

 

Еще и потому удавом

Калашнику придется быть,

Что он живот растил на славу

И пикником хотел прослыть.

 

Его собрата Мирельзона,

В порядке этой же статьи,

Судья не усмотрел резона

В другого зверя превратить.

 

И будут рыть подземны ходы

Халецкий с Коганом вдвоем,

Им, знать, по вкусу мутны воды, –

Мы их кротами в ад введем.

 

Красуский с острыми чертами

Похож как-будто на лису.

Но, впрочем, спорить мы не станем, –

Не все ль равно, кем жить в лесу.

 

Хоть схож с наркомом Луначарским

Их шеф Евгений Шевалев,

Но он душой нежнее Чарской, –

Газелью будет Шевалев.

 

Ну а Пулко, конечно, в кошку

Необходимо превратить,

Добро и зло в нее вместить,

Надеть сафъяновы сапожки.

 

Наступят мартовские ночи…

Но Бог разгневанный воззвал:

«Прошу скромнее и короче!

Закончен суд, очистить ад.

 

Отправить в ад семерку эту

И за грехи привлечь к ответу!!»

Был страшен ад для свежих глаз.

На том кончаем свой рассказ.

 

Шипенье тел в кипящем масле,

От гари, дыма звезды гасли,

Пугали чудища, летая.

И в страхе сжалися, рыдая,

Газель, удавы и лиса,

Кроты и кошка.

 

Небеса!

За что, за что такие муки!