Нарис журналіста Аркадія Мєжиковського в газеті «Вечерняя Одесса» від 8 травня 1982 року, містить спогади Андрія Шевальова про останні місяці війни. Історія про встановлення пам’ятника підданим Російської імперії, загиблим в ході Першої світової війни, відома також у викладі Ігоря Чоппа («Горы и море в судьбе Андрея Шевалева») – щоправда, без зневажливих коментарів на адресу американських солдат. Скоріш за все, тут «постарався» сам інтерв’юер, спеціально допитуючи Шевальова про те, чим йому не сподобалися американці.

З листів Андрія Шевальова додому відомо, що на той час він вже вивчав англійську мову. Згодом це допоможе йому знайомитися з науковими статтями як з офтальмології, так і з поведінки дельфінів.  «Американський досвід» мав і його старший брат Володимир, який моряком побував у кількох портах США.

 

«БЫЛ ДУНАЙ СОВСЕМ ДРУГОГО ЦВЕТА…»

Аркадий Межиковский

 

Если бы в тот день оркестр венской оперы под управлением любого из величайших дирижеров мира сыграл у стен древней Стефан Кирхе – в центре освобожденной Вены – штраусовский «Голубой Дунай», то гвардии капитан медицинской службы, хирург из медсанбата Андрей Шевалев слушал бы его не стал. У него просто не было сил слушать.

Потому что от Балатона, от Шопрона, от других малоизвестных точек на карте, но оплаченных ценой многих жизней, его 34-я Енакиевская гвардейская стрелковая дивизия не раз и не два форсировала этот самый Дунай, ведя наступление на Вену. Не раз и не два, потому, что река петляет. Не раз и не два потому, что приходилось и отступать…

13 апреля 1945 года советские солдаты освободили столицу Австрии – Вену от гитлеровских фашистов.

– Мы как раз брали центр города, – вспоминает Андрей Евгеньевч Шевалев, –  ныне доктор биологических наук, профессор. – Не могу сказать, что город пострадал так, как это происходило с нашими городами, но было немало пожаров, руин.

Бой прекращался, а хирурги продолжали свое дело: раненных было много. И как ни печально сознавать это, но после того, как медсанбат перебирался на новое место, на старом месте или неподалеку от него оставался верный признак – небольшое кладбище. Но за каждую человеческую жизнь советские хирурги боролись самозабвенно, не считаясь с неимоверной усталостью. Только один Шевалев более десяти раз давал свою кровь раненным воинам…

Из воспоминаний бывшего фронтового хирурга можно без особого труда составить документальную повесть. Мы же с вами остановимся лишь не некоторых эпизодах этого рассказа.

После Вены дивизия двинулась в сторону Линца. Последняя остановка, связанная с боевыми действиями, – в городке Урфеле, на этом берегу Дуная. Линц – на другом берегу, его заняли американцы. Демаркационная линия прошла по реке.

– Странное впечатление оставили о себе американские солдаты. Увидят нашего – тотчас рукав закатывают. Под ним, до самого локтевого сустава – часы всевозможных марок. Продать или сменять на что-нибудь – самое главное занятие! – Андрей Евгеньевич поморщился, как от укола. – Но однажды я их увидел совершенно иными…

Здесь речь вот о чем. Из Урферта медсанбат перебазировался в Перг, тоже небольшой австрийский городок, где уже налаживалась мирная жизнь.

– Даже случаи аппендицита появились! – делает акцент на «аппендиците» профессор Шевалев.

В один  из дней он на трофейном мотоцикле отправился в городок Маутхаузен. Стало известно, что там фашисты содержали концлагерь с таким же названием. И то, что увидел врач, повергло его в ужас.

– О Майданеке, Освенциме, Бухенвальде – обо всех этих порождениях фашизма мы узнали потом, спустя месяцы. А тут вот, по сохранившимся записям, становится известно о 122 тысячах зверски умерщвленных людей. Я увидел там хирургический кабинет, оснащенный новейшим  инструментарием.  А служил он для опытов над людьми!

На обратном пути военврач сделал остановку в небольшом, аккуратном саду. И каково было его удивление, когда он оказался… на кладбище. Один из памятников – глыба мрамора. Называется «Тоска по родине». Надпись на камне гласит, что в войну 1914-1918 годов погибли и здесь похоронены узники другого лагеря – итальянцы, американцы, англичане, сербы и русские.

Оказалось, что памятник поставил уцелевший в этом аду миланский скульптор. Он весь остаток своей жизни посвятил увековечению памяти бывших узников этого лагеря.

– Я нашел место, где захоронены наши соотечественники, – вспоминает А. С. Шевалев, – разыскал мастера, делающего надгробия и заказал ему обелиск, оплатил работу. Мы собирались посадить вокруг обелиска деревья, на часть неожиданно получила приказ перебазироваться и, узнав что мы переезжаем, каменных дел мастер сам вызвался посадить вокруг вечнозеленые туи. Когда мы привезли обелиск на место (на нем уже было высечено кому и от кого), то увидели группу американцев. Притихшие, поникшие и потрясенные, они стояли над прахом своих сограждан, давно и всеми позабытых на далекой  родине. Разговаривать друг с другом мы не стали: все было понятно без слов.